В детстве я знала наизусть и читала при любом намеке на желание послушать прекрасные истории Корнея Чуковского – про Муху-Цокотуху, Крокодила и «ехали комарики на воздушном шарике». Люди, просившие, как водится, из вежливости (но ввиду малолетства я этого еще не знала и думала, что им и правда интересно) и ожидавшие короткого четверостишия, начинали переминаться с ноги на ногу на третьей минуте, но были вынуждены выслушать все до конца – не наносить же ребенку психологическую травму, правда? Читать тогда я еще не умела – запоминала на слух: мама всегда читала мне на ночь сказки. Часто в стихах. Потом я научилась читать, забыла сказки (хотя в некоторые верю до сих пор), но стихи – вернее, любовь к ним – остались со мной. Я участвовала в конкурсах чтецов, читала стихи со сцены на школьных вечерах, и когда я, то шепча, то взлетая голосом, произносила: «С любимыми не расставайтесь… С любимыми не расставайтесь…», кто-то даже плакал. Оно и понятно: юность, романтика, мечты, вздохи, гормональная перестройка организма… В отличие от сказки Чуковского о Крокодиле, то стихотворение я помню и сейчас. Как и множество других – их я узнавала и запоминала тоже благодаря маме, большой поклоннице поэзии и раннего Евтушенко.

… но женщина! меня! благодарит!
за то, что я! мужчина! нежен с нею!

 

Как получиться в мире так могло?
Забыв про смысл ее первопричинный,
мы женщину сместили. Мы ее
унизили до равенства с мужчиной.

Мама читала это с чувством и выражением – театральный кружок сказывался, –  когда приходили гости. Все слушали, затаив дыхание. Она читала прекрасно, Зоя Ивановна прекрасно пела, а мой папа хорошо танцевал. Это были прекрасные вечера – я помню, как, выпив и закусив, поздравив друг друга с Днем Октябрьской революции или Первомаем (мы ведь искренне отмечали советские праздники, хотя сегодня нет-нет до и проскользнет мысль о том, что они просто были прекрасным поводом собраться вместе), начиналась другая программа: мы пели, танцевали и – непременно! – читали стихи. Это было модно, поэтические сборники были дефицитом, их давали друг другу почитать на пару ночей, стихи выписывали в тетради и блокноты, которые бережно хранили, стихи учили наизусть, чтобы потом читать в кругу друзей. Казалось, что поэзия останется с нами навсегда. Казалось.

Я не помню тот момент, когда перестала декламировать. Во времена студенческой молодости, когда мужчины еще лазили к нам в окна, я читала им стихи. А в их глазах читалась паника: девушка, читающая стихи на романтическом свидании, априори считалась более тяжелой для отношений, чем девушка, стихов не читающая. Потом то ли ускорившийся темп жизни, то ли что-то еще (всегда есть это «еще») увели меня от стихов. Я перестала их читать, а, перестав читать, перестала понимать даже те, которые помнила наизусть. А потом – совсем недавно – случились две вещи: я открыла Надю Делаланд и, разбирая квартиру после маминого ухода, нашла ее записные книжки со стихами. Мама по молодой своей привычке продолжала записывать понравившиеся стихи в блокноты. Когда я их сейчас читаю, смотрю, как менялся вместе с жизнью ее почерк, и вижу, как менялись с почерком ее мысли. Я помню, как неловко чувствовал себя папа, когда мама декламировала «Будь, пожалуйста, послабее» Роберта Рождественского, я помню, как он улыбался, когда мама читала Есенина – он его любил, а мама нет, значит, мама читала для него, папы. Я держу в руках мамины записные книжки со стихами, и на меня снова накатывает печаль – светлая, но печаль: то время не вернется никогда. Я не люблю слова «никогда», но иногда оно единственно правильное. Зато у меня ведь есть воспоминания. И поэзия. 21 марта – Всемирный день поэзии. Когда в 1999 году ЮНЕСКО устанавливало его, в решении написали: «Поэзия может стать ответом на самые острые и глубокие духовные вопросы современного человека». Может. Если современный человек задается этими вопросами.  

Сегодня я буду читать стихи. Много – те, которые любила моя мама, те, которые перечитывал папа, и те, которые я все еще помню наизусть. И Надю Делаланд, конечно:

За это время я успела

родить детей,

привыкнуть к своему лицу,

понять, что душераздирающая жалость –

единственная верная любовь,

узреть, что я беспомощна,

что Бог нас не оставит,

но и не поможет

взойти на этот холм, откуда свет

всё сделает понятным и прощённым.

Не много,

но надежда остаётся,

и радость происходит

и дышать,

и всякое дыханье…

Всякое дыхание есть любовь. И поэзия. Любимых стихов нам всем!

Опубликовано в газете «СБ. Беларусь сегодня» (www.sb.by)