Если я скажу «Лучше гор…», вы наверняка закончите: «…могут быть только горы, на которых еще не бывал». Я заскрежещу зубами – так набила мне оскомину эта – несомненно, правдивая и, несомненно, красивая – фраза. Стереотип, шаблон, которого лучше избегать.  

«А знаете, какая часть фильма «Вертикаль» самая лучшая?», - спрашивает Виктор Лутов, один из опытнейших белорусских альпинистов, покоритель Эвереста и других убийственных гор. Мы сидим за большим столом, который вмещает всех нас – двенадцать человек, которые приехали в Италию, чтобы подняться на Монблан по сложному и, как оказалось, зимнему, маршруту и доставить на вершину огонь II Европейских игр. За столом – гул, возбуждение и легкий хаос, когда кто-то просит добавки, кто-то только накладывает еду из кастрюли, по размеру напоминающую ведро: мужики все крепкие, здоровые, голодные. Они только что спустились после предварительного восхождения на Монблан, и горячка эта горная отпускает не сразу. «Самое лучшее, что в этом фильме есть, - настойчиво продолжает Лутов, - первые четыре минуты. Все остальное – хорошо, но ничего особенного. А вот первые четыре – самое лучшее. Потому что альпинизм – это про общение».

 Палатки установлены. Скоро будет ужин.

«Знаете, что говорил Сент-Экзюпери про горы?», - спрашивает дежурный по палатке Денис Жидков. Мы ночуем на высоте 2600 м на подходе к Монблану. Планировали подняться выше, но погода и глубокий снег не позволили. В этой экспедиции вообще многое пошло не по плану – как говорится, человек предполагает, а природа располагает (но эта фраза – ведь еще один журналистский штамп, да?). Воет ветер, температура около нуля, три палатки в снежной пустыне трепещут на ветру. И это, конечно, жаль, что ветер, снег и палатки трепещут так громко, что общего разговора не получается. Потому что разговоры это ведь и есть самое главное в горах. «Сент-Экзюпери говорил, что горы – это роскошь человеческого общения, - говорит Денис, - давайте кружки, я снега растопил, попьем и буду ужин делать». В двух других палатках то же самое: растопленный снег и гречневая каша с самодельной тушенкой. И разговоры, разговоры…

Мы все, конечно, устали – даже те ребята, которые тропили – прокладывали путь. Я про себя назвала их «машинами», смотреть на их продвижение – удовольствие: кажется, им все нипочем, и все горы мира покорятся. А сейчас мы лежим в палатках, прислушиваемся к тому, что творится за нашим хрупким бортом – вот этот звук товарного поезда что означает? «Лавина рядом сошла». Ааа… лавина… хорошо, что мимо…

В вечерней палатке, стоящей на снегу в горах, можно говорить о чем угодно – о семье, о детях, которых сначала заставляешь читать, а потом они говорят, что теперь мечтают стать писателем, как Астрид Линдгрен. О жене, с которой повезло – она отпускает («Сама в горы ходила, все понимает»), ждет и знает (нет, конечно, верит, потому что в горах никто ничего не может знать наверняка), что все будет хорошо. В вечерней палатке много говорят о горах – тех, что вокруг (пустят – не пустят?), о тех, в которые планируешь пойти в этом сезоне, и о тех, о которых мечтаешь. Эти разговоры – и есть настоящие горы, сказал мне кто-то. Все, что было до этого – преодоление, боль, трудности и ледорубы с ледобурами – только подготовка. Чтобы потом собраться в палатке – железная миска с кашей в одной руке, ложка, которую сменяет железная кружка с горячим чаем, в другой – и разговаривать. Смеяться. Молчать. Не обращать внимания на ноющую боль, потому что физическая боль не имеет значения, когда на душе такая радость. Закрывать глаза, чтобы лучше почувствовать этот волшебный момент – и уплывать в сон, думая: вот это оно и есть – счастье, ради которого люди ходят в горы. Вот именно ради него – этого тихого вечернего счастья. Ради чувства свершения, конечно, тоже, но я даже не знаю теперь, что  важнее. Никто мне так и не ответил на вопрос «зачем»? В прошлом году на Авачинском вулкане горный проводник Серега из Рогачева, работающий на Эльбрусе и Казбеке, сказал: «Это наркотик. Один раз попробовал – и уже не можешь отказаться». На Монблане Владислав Каган, еще один наш покоритель Эвереста и более сложных для восхождения гор, подтвердил: «Это зависимость».

 

Утром выглянуло солнце, и стало понятно, для чего люди ходят в горы – чтобы видеть эту красоту.

Когда мы спускались из ночного палаточного лагеря, услышав от Александра Годлевского команду «Камни!» («При такой команде, - учил он меня, - нужно немедленно падать на землю и прикрывать голову рюкзаком»), я заворожено смотрела на падающие с вершины гребня камни и думала: «Никогда больше. Никогда больше я не буду ввязываться в опасные горные восхождения». Но знаете что? Теперь я мечтаю о треккинге вокруг Аннапурны. Все-таки о треккинге, а не о восхождении (Аннапурна – самый опасный восьмитысячник, каждый третий из тех, кто пытался подняться на вершину, погиб), но все-таки в горах. Я тоже не отвечу на вопрос «зачем?». Ну, разве только скажу, как погибший при третьей попытке подняться на Эверест Джон Мэллори: «Потому что он есть».

…Мы ехали по долине Аоста, и я не могла отвести взгляд от этих гор. На многих еще лежал снег, они казались хмурыми, но я уже хотела к ним вернуться. (Остановите автобус! Я остаюсь!). И боялась, что вижу их в последний раз. И мне становилось грустно от одной только мысли об этом. «Ты заболела горами, - сказал давно болеющий ими муж, - так оно обычно и бывает». Да. Заболела.

Я еще даже отсюда не ушла, но уже хочу вернуться

Фото Михаила ПЕНЬЕВСКОГО

Опубликовано в газете «СБ. Беларусь сегодня» (www.sb.by)