То, о чем совсем недавно говорили футурологи и романисты, и то, во что не хотелось верить многим (автору этих строк в том числе), стало обыденностью и почти нормой жизни. И главный вопрос теперь: а нравится ли нам эта новая реальность, в которой мы себя обнаружили? Хотя на самом деле это второй  вопрос. Первый – нам в любом случае в ней жить.

Собравшись на свое ежегодное заседание, Валдайский клуб попробовал проанализировать ситуацию, в которой сегодня оказался мир, и, в отличие от своего доклада (я писала о нем на прошлой неделе), не дававшего прогнозов, а высказывавшего лишь надежды и пожелания, кое-какие прогнозы все-таки сделал. Как и следовало ожидать, формат заседания был в основном онлайн, но и вживую собеседники общались, что для нынешнего года скорее исключение, чем правило. И тоже в некотором смысле прогноз на будущее: живое общение вернется (но для вашего же спокойствия лучше не спрашивать, когда).

Сейчас все говорят, что мир не будет таким, как раньше. Но когда так говорят, какой «бывший» мир имеют в виду? Человек – существо, приспосабливающееся (причем достаточно быстро) к любым условиям, и к «новой нормальности» мы худо-бедно уже приспособились. Значит, глобальной революции не будет, хотя отдельные ее взрывы возможны. Если проводить исторические аналогии, то можно вспомнить, что восстание Уота Тайлера в Англии и Жакерия во Франции произошли в XIV веке во время эпидемии чумы. Но коронавирус – не чума, новая Жакерия вряд ли возможна, хотя во Франции неспокойно (но это не результат эпидемии этого года). Но по сравнению с докронавирусными временами политическая повестка, констатирует Валдайский клуб, поменялась не слишком: сначала заморозилась, но уже возвращается.

Взаимосвязанность мира, зависимость от технологий, о которых много говорили  и раньше, теперь всем очевидна. Что изменилось больше всего, так это свобода передвижения и наше отношение к ней. Сейчас ее нет и главный вопрос в том, как ее восстановить (и этот вопрос заботит не только авиакомпании, хотя их и в первую очередь). Коронавирус закрыл больше границ, чем кризис с беженцами пять лет назад. И оказалось, что у этого вопроса – границ и территории – есть не только практическое, но, если можно так сказать, философское измерение. Когда все правительства советуют своим гражданам (а точнее, людям, живущим на территории того или иного государства) «оставаться дома», у многих (как у автора этих строк, например) возникает вопрос: а где мой дом? (Кстати, именно этими словами «Где мой дом?» начинается гимн Чехии – здесь издавна задавались экзистенциальными вопросами). Ведь жилье можно иметь в разных странах – и многие, в том числе белорусы, имеют – но только одно место мы называем домом. Из-за этого произошли некоторые, пока еще не слишком заметные, изменения в природе национализма, например. До сих пор, когда говорили «Оставайтесь дома», имели в виду страну происхождения и советовали потенциальным мигрантам оставаться в том месте, где они родились. Это был национализм по месту происхождения. Но когда началась пандемия и стали закрываться границы, некоторые страны закрывали их и от своих граждан тоже, в то же время заботясь обо всех, кто находился внутри – и о мигрантах в том числе. Это уже национализм по месту проживания. Быть тутэйшым оказалось важнее, чем быть человеком мира, к чему многие из нас стремились и в чем видели идеал. Так что, можно сказать, пандемия ответила на важнейший вопрос принадлежности: когда наступил кризис, люди вернулись туда, где чувствуют себя защищенными. Можно быть гражданином мира, иметь любой паспорт, но во время кризиса мы хотим оказаться дома, среди людей, которые нас понимают и с которыми у нас много общего, в том числе история.

А еще вдруг оказалось, что все хотят вернуться к тому самому миру, который до пандемии называли ужасным и неправильным, но сейчас мы думаем о нем, как об утраченном золотом веке. Вопрос в том, сможем ли мы его снова обрести? И где?

Фото: открытые интернет источники

Опубликовано в «Народной газете» (www.sb.by/ng)