Лучше гор только вулканы

С нашим старшим проводником Кириллом Малаховым не забалуешь: он любит четкие определения и точные правила. Я, кстати, тоже люблю: это облегчает жизнь, хотя иногда выставляет вас не очень воспитанным человеком. Там, где у нас принято ходить вокруг да около, соблюдая политес, люди четких определений – такие, как мы с Кириллом – говорят все прямо в лоб, вопросы задают прямые, и ответов ждут таких же. На слова о том, «какие на Камчатке красивые горы», Кирилл аж подпрыгнул:

- Это не горы, это вулканы.

- Да ну, какая разница? Тоже высокие.

- Разница огромная, - объясняет терпеливо. – Вулканы – живые, они дышат. Горы красивые, но мертвые.

Кто-то возражает и говорит, что есть же вот вулканы потухшие – значит, мертвые. На Камчатке говорят, что они не потухли – заснули. И в любой момент могут проснуться и так зажечь!... У нас в программе восхождения на три вулкана: Мутновский, Горелый и Авачинский – все действующие.

Зима выдалась очень снежная, и в начале июля снега по-прежнему много. Но мы выезжаем к Мутновке. Полтора часа на нашем всепроходимом «Урале» до места, откуда можно начать восхождение. Идет дождь, спускается туман, в нас вселяется сомнение. Но мы же не слабаки там какие-нибудь – пойдем! Первым идет наш проводник Кирилл, носками пробивая снег. На нем резиновые сапоги – у него ноги сухие. Это к вопросу об удобной для восхождения обуви. У меня удобная, но летняя. Промокла насквозь в первые полчаса. Не обращаю внимания – иду. Муж, много лет назад ходивший в горы, учит: «Ходить надо не так, как ты, сверху, а с носка. Спускаться – с пятки, по склону ноги нужно ставить так. Ноги не перекрещивать. Будешь падать – тормози палками, вот так». Вот до этого момента было не страшно. А он продолжает: «Идем гуськом, друг за другом, след в след». Это, конечно, разумно: снега так много, что шаг влево, шаг вправо – и провал неизбежен. Анекдот про то, что «Штирлиц еще никогда не был так близок к провалу», вспоминается совсем некстати, но улыбает. Провал возможен глубокий.

Идем. Дождь идет вместе с нами, на ходу превращаясь в горизонтальную изморось. Неприятно. Но мы идем. Туман идет с нами. Видимо, мы ему интересны – он приближается. Мы идем, проваливаясь в снег, испытывая его и себя на прочность. Пыхтим, никто не жалуется. Через два часа решаем, что делать дальше. Полное восхождение должно занять около шести часов. В нынешнем темпе через час дойдем до перевала. Но вряд ли его увидим: сверху, снизу, справа и слева все окрашено в один цвет – плотный белый. Никто не решается сказать «Возвращаемся!» вслух. Мы же сильные, как же – не сдадимся! Никто не хочет оказаться слабым звеном, даже сопящий, но к удивлению достаточно бодро идущий (не судите по людям по внешнему виду!) Алексей. Вернуться предлагает наш Кирилл, для него это право и сильного, и разумного: его-то мы точно не заподозрим в слабости: «Поднимается ветер. Когда мы пойдем обратно, он станет встречным. Будет тяжело». На самом деле это изначально было завораживающим зрелищем группы бесцельно (и бессмысленно тоже, да) бредущих людей, а Кирилл напоминал Моисея, взявшего небольшую халтурку. На обратном пути снег изменился – стал мягче, податливее: на таком проваливаешься чаще и глубже. Штирлиц забыт, главное – идти, держать темп. Ветер усиливается, туман спускается ниже, дождь не прекращается (он не прекратится следующие полтора дня). После неудачи с Мутновским запланированное на следующее утро восхождение на Горелый мы отменили.

 

Авачинский вулкан (по-корякски – Авача, все камчадалы так его называют) – один из трех «домашних», которые в хорошую погоду видны в Петропавловске – Корякский, Козельский, Авачинский. Высота 2751 м, действующий – постоянно «курит», последнее извержение по меркам вечности было совсем недавно, в 1991 году.

Несмотря на солидную высоту, Авача – хоженая-перехоженая: в августе здесь даже массовые восхождения устраивают. И на скорость тоже. Говорят, особо подготовленные за полтора часа поднимаются, а то и быстрее. У нас – неподготовленных, но упорных – восхождение заняло семь часов. В 1952 году на Авачу поднимался служивший здесь в армии писатель Аркадий Стругацкий. Позже братья Стругацкие описали восхождение на Авачу, назвав его Адаирской сопкой в первой совместной повести «Извне»: «Именно таким представлял я себе вход в ад. Под нами зияла пропасть глубиной в несколько десятков, а может быть, в сотню метров. Стены пропасти и ее плоское дно были серо-желтого цвета и казались такими безнадежно сухими, такими далекими от всякого намека на жизнь, что мне немедленно захотелось пить. Честное слово, здесь физически ощущалось полное отсутствие хотя бы молекулы воды. Из невидимых щелей и трещин в стенах и в дне поднимались струи вонючих сернистых паров. Они в минуту заполняли кратер и заволакивали его противоположный край». Со Стругацкими в мыслях и затаенной тревогой в сердце иду. Мое восхождение на Авачинский это история про то, как за один день можно обрести веру в себя и потерять ее с треском.

Вообще, узнав про наше грядущее Камчатское приключение, многие люди называли меня авантюристкой, с чем я категорически не соглашалась: что тут авантюрного? Отличный туристический маршрут – все проверено, выверено, безопасно. Но когда мы стали подниматься на Авачинский, я впервые подумала, что вся эта затея и на самом деле авантюра. Причем не только для восходителей – любителей, но в каком-то смысле и для тех, кто ведет нас в гору. Нас, конечно, и подбадривали, и мотивировали истории про 80-летних японцев, которые поднимаются и остаются живы. Несколько человек отказались идти сразу, и это правильно. Когда идешь вверх, нужно и собственные силы адекватно оценить и коллектив – каким бы временным он не был – не подвести.

С нами идут три проводника – Кирилл, Михаил и Владимир. Кирилл рубит дорогу («Меня не обгонять!»), Владимир в середине, Миша замыкает колонну. Кирилл напутствует: чтобы взойти на вершину, нужно преодолеть себя. Идем. Поначалу о преодолении речь не идет – идти легко, некоторые даже жалуются на частые остановки. Наивные.

Альпинисты говорят, что альпинизм начинается там, где заканчиваются палки. Палки у нас не заканчиваются до самой вершины, поэтому не нужно себя обманывать: наше восхождение – не альпинизм. Туризм, авантюра, преодоление себя, но не альпинизм. Альпинизмом в молодости занимался мой муж, и эта поездка на Камчатку – мое стремление лучше его понять: зачем люди ходят в горы? Зачем он туда ходил? Идем.

…Поднялись на 2000 м. Обычно здесь устраивают привал – перекусывают, собираются с силами на последний (но очень длительный, часа на два, а то и на три, в зависимости от физической подготовки) рывок. Следующий раз посидеть можно будет только на вершине. Кирилл спрашивает: кто продолжает идти вверх, а кто спускается вниз? Поскольку проводников с нами трое, один (а при необходимости, и два) может спустить туристов вниз. Здесь вообще такая терминология: «спустить», «поднять». Как будто мы не сами идем. В каком-то смысле – не сами. Ни один из нас, я уверена, в одиночку на этот вулкан не пошел бы. Вниз не хочет никто, вот же она, вершина – буквально рукой подать. Ну, типа – мы сильные, мы дойдем. Хотя тут, конечно, главное не переборщить. А то вот была не так давно история. Пошли на вулкан возрастные японцы, годков этак по 80 – самурайский дух и все такое. На полутора тысячах один говорит: «Мне плохо». Но гид (японцы ходят со своими) ему: «Ладно, дойдешь до 2000, и пойдешь назад». И разочарование в голосе – слабак, мол. Ну, на двух тысячах тот турист и умер. Так что самурайский дух самурайским духом, а себя оценивать нужно адекватно. И у любого духа, даже самого что ни на есть самурайского, должны быть границы разумного.

 

Идем-идем-идем, потом идем-идем-идем, снова идем-идем – прошли 10 метров. Гусеницей ползем вверх – медленно, но упорно. Тут нужно признаться, что я боюсь высоты – вряд ли подойду к краю не застекленного балкона выше четвертого этажа. А потому, когда мы вступаем на конус, я понимаю, что мне нельзя смотреть ни вниз, ни вверх – чтобы голова не закружилась, коленки не подогнулись, чтобы не потерять равновесие и не свалиться. Закономерный, конечно, вопрос: так зачем я лезу вверх? Ответа не будет – не знаю. Испытать себя, лучше понять мужа, увлеченного в прошлом альпиниста, который жил от одного горного склона к другому, было в его жизни такое время. Хотя, конечно, важнее доказать себе, что я могу. Самурайский, будь он неладен, дух. В дороге я несколько раз называла себя дурой. Ползем.

Кирилл говорит, что когда начнется красный шлак, и мы увидим веревку, за которую нужно цепляться, чтобы не скользить – считай, пришли. Красный шлак и веревка присыпаны снегом – окончание пути близко-близко, но идти трудно-трудно, воспользоваться вмерзшей в землю веревкой не получается. Кстати, горная болезнь на Камчатке начинается на более низкой высоте, чем в других местах. К тому же Авача дышит и выбрасывает из своих недр совсем не кислород. Что? Перечитайте Стругацких. Так что эйфория, охватившая нас на вершине, могла быть вполне закономерным восторгом, а могла – и легким проявлением той самой «горняшки».

Мы дошли – все, без потерь. Воспарение духа, боль во всем теле, фотографии на память – мы дошли, черт возьми. Черт кажется близким, как никогда. Правы были Стругацие, здесь есть все его атрибуты: горячеющий под рукой красный шлак, дым, выходящий из-под лавовой пробки, которая не дает Аваче проснуться (но ощущение, что она вот-вот это сделает, не оставляет), желтые скопления серы, которую каждый берет с собой на память как материальное доказательство «Я здесь был!». Дышим. Хотелось бы сказать «с облегчением», но не получается: облегчения в этом дыму-аду нет, хотя радость свершения – здесь, с тобой, навсегда.

 

Не больше получаса наверху – и начинаем спуск. Любой альпинист вам скажет, что дорога вниз нередко тяжелее подъема. Во-первых, потому что психологически вы уже прошли через эмоциональный пик. Во-вторых, потому что снег уже не тот: размяк под солнцем, стал мягче, ослаб, не держит. Именно поэтому настоящие альпинисты в настоящих горах на финальное восхождение выходят посреди ночи – чтобы успеть спуститься по еще твердому снегу. Но у нас ведь все немного иначе – и раз за разом я проваливаюсь, раз за разом глубоко, меня откапывают, и я ползу дальше, проклиная себя за самоуверенность. У меня ж «комплекс отличницы», и последней я быть не привыкла. А тут иду последней, позади меня только замыкающий Миша, да муж Миша рядом – если бы не моя медлительность, он давно бы уже спустился. Ну, про то, когда я, решив облегчить себе дорогу, решила съехать вниз по склону на туристической сидушке, но полетала по контролируемой траектории, разбрасывая по дороге палки, руки и ноги, и как Миша (не растерявшийся от неожиданности муж, а проводник Миша Горбенко, дай Бог ему здоровья и жену самую лучшую) меня буквально спас, я уже писала в разделе «Камчатские мужики».

В общем, спуск вниз занял у нас пять с половиной часов, и несколько раз мне хотелось усесться на краю снежника с криком: «Не пойду!». По шлаку идешь, пружиня, а на снег ступаешь пяткой, и с какого-то момента каждый такой шаг пронзает колено болью, а потом при каждом подходе к снежнику охватывает паника: не пойду! Но – идешь: так надо. Ты ведь не можешь «включить женщину», не можешь закатить истерику с криками «Зачем ты меня сюда привел?». Очень хочется, но не можешь: это я его сюда привела, это я подарила мужу на день рождения путешествие на Камчатку, это я втянула нас в эту авантюру. Мне сейчас больно до слез, но я сжимаю зубы и иду вперед, философствуя о том, что чувство свершения оглушило. Оглушенные, усталые, мокрые приползаем в лагерь. Но ведь никто и не обещал, что будет легко.

В лагере подсчитываем потери от уязвленного на склонах Авачинского самолюбия, говорим, что «больше никогда!» (но сейчас уже планируем следующую поездку) и учимся заново спускаться со ступенек – это оказывается самым трудным. Организаторы базового лагеря про наши трудности, конечно, знают (не мы первые, не мы последние) и даже по-своему о нас заботятся. Сейчас расскажу нечто интимное. В женском туалете (типа «сортир», деревянное строение с дыркой в полу) крепко прибиты две металлические ручки, она снизу, другая повыше: хватаешься сразу за обе и мощным усилием (и воли тоже, да) поднимаешь себя. Признаюсь честно: это непросто. Муж, кстати, сказал, что в мужском туалете таких ручек нет. Но это ничто по сравнению с тем, что наш балагур и весельчак Петя, физрук из Ставрополя, ослеп на следующие полтора дня. А все потому, что из пижонства не надел на восхождение солнечные очки. Горная слепота – явление достаточно распространенное, это вам любой альпинист скажет. Наши проводники признали Петин случай обычным и даже не самым сложным: он хотя бы спустился сам. Потому что бывали случаи, когда ослепший человек самостоятельно идти не мог, тогда его привязывали на короткую веревку к проводнику и так спускали. Поэтому и терминология у камчатских мужиков такая – «поднять», «спустить».

А еще внизу нас встретили евражки – это такие американские суслики, совсем здесь ручные. Шныряют под ногами и выпрашивают еду. Добрые дамы из столовой инструктируют: печенье евражкам не давать, оно размокает сначала за щекой, а потом в норке, и никакого от него проку зимой. Значит, печеньем не кормим, от колбасы они нос воротят, а вот семечки и сыр едят с превеликим удовольствием. Берут с руки, тянутся – и ты видишь, как моментально раздуваются их щеки (щеки, видные со спины, это и про евражек тоже). Тогда они – юрк, убежали куда-то на мгновение (понятно куда – в норку, все в норку, она где-то совсем рядом, ближе к кухне) и снова вернулись, и снова со впалыми щеками. Начинаем кормление по новой. Активнее всех ведет себя Боевичок – это его так добрые дамы из столовой назвали. У него три заметные проплешины на спине – шерсть вырваны почти с мясом. Говорят, ворона пыталась утащить и съесть шустрика, но он дал бой, из когтей вырвался и снова здесь столуется. За смелость в бою его и прозвали Боевичком. Я его глажу и мои не лучшие воспоминания о спуске с Авачинского уходят на второй план: все бывает в жизни. Но мы – здесь, живы и счастливы. Ну, а что ноги болят да шесть герпесов на лице вскочили (солнце яркое даже для крема с защитным фактором 50), так это ерунда, это пройдет, а камчатский восторг останется.

 …Камчатка – край без обещаний, но многообещающий. Уезжаем с ощущением незавершенности. Наверное, все с таким уезжают. Мы смахиваем слезу, наши проводники Кирилл, Миша, Саша, Володя и Сергей, боевой повар Лера (ее эпическая битва с пять раз возвращавшимся за нашими припасами медведем останется в памяти навсегда), не менее боевой помощник повара Валера и, конечно, молчаливый и надежный, как его «Урал», водитель Саня – слез не льют: завтра у них новая группа, новые туристы пойдут по нашему маршруту. Мы расстаемся не с обещанием, но с желанием вернуться. Создаем группу в WhatsApp и даже сейчас, два месяца после возвращения, активно общаемся. Люди – самое лучшее, что случается с нами в путешествиях. Мы еще вернемся, Камчатка!

 

Фото Михаила ПЕНЬЕВСКОГО

Опубликовано 15.09.2018 в газете «СБ-Беларусь сегодня» (www.sb.by)