Знающие люди утверждают, что окончательное решение о создании музея Витебского народного художественного училища было принято… после открытия Олимпиады в Сочи. Ну, помните, как мы, белорусы, возмущались, увидев героев картин Шагала и супрематические фигуры? «Как же, как же! – кричали мы в оторопи. – Это же все наше! Наше! И Шагал – витеблянин, и супрематизм – витебская школа!». Помните, да? А ведь не все так просто. И с художниками Витебской школы, и с Шагалом и даже Франциском – свет очей наших – Скориной. Чьи они? И имеет ли это значение?

Мне показалось, что я наконец-то стала волевой женщиной в тот момент, когда в большом торговом центре я гордо прошла мимо огромными красными буквами сделанной надписи «Скидки». Еще каких-то пару лет назад я мимо не проходила – нет, никогда. Кстати, проведенное недавно исследование показало: 64% чешских женщин покупают на распродажах вещи, которые им на самом деле не нужны. Меня не опрашивали, но я точно там. Была, по крайней мере.

То, о чем совсем недавно говорили футурологи и романисты, и то, во что не хотелось верить многим, стало обыденностью и почти нормой жизни. Что изменилось больше всего, так это свобода передвижения и наше отношение к ней. Сейчас ее нет и главный вопрос в том, как ее восстановить. Коронавирус закрыл больше границ, чем кризис с беженцами пять лет назад. И оказалось, что у этого вопроса – границ и территории – есть не только практическое, но, если можно так сказать, философское измерение. Когда все правительства советуют своим гражданам «оставаться дома», у многих возникает вопрос: а где мой дом? Ведь жилье можно иметь в разных странах – и многие имеют – но только одно место мы называем домом. Из-за этого произошли некоторые, пока еще не слишком заметные, изменения в природе национализма, например. Быть тутэйшым оказалось важнее, чем быть человеком мира, к чему многие из нас стремились и в чем видели идеал. Так и останется или снова изменится после возвращения свободы передвижения (если она, конечно, вернется)?

Я помню, как все начиналось. Сначала было любопытство: что с ними стало? «Они» – это бренды бывших стран социалистического, как мы тогда говорили, лагеря. Я подумала, что это будет хорошим проектом – разузнать, как сложилась судьба этих предприятий через десятилетия после революционного для Восточной и Центральной Европы 1989 года. Сначала я хотела назвать этот проект «Братья по лагерю» (и пусть каждый понимает, как хочет), но в итоге он получил название «Без железного занавеса». И проект оказался далеко не только про то, как сложилась в послереволюционное время судьба социалистических брендов. Он о переменах в гораздо более широком смысле – о переменах в сознании людей, об истории выживания и гибели не только предприятий, но и целых стран (потому как выжили не все). Это моя восьмая книга, и она кажется мне самой важной. Особенно сейчас. Сценарии жизни после революции бывают разными. И, как мне кажется, важно изучить опыт других. Тем более что многие политики и экономисты говорили мне: «Не допускайте наших ошибок». Но умеем ли мы учиться на чужих?